Отправлено: 25.01.10 03:55. Заголовок: И это пройдет или краткое жизнеописание распущенного цветка

«Улицы воняли навозом, дворы воняли
мочой, лестницы воняли гнилым деревом и крысиным пометом, кухни
- скверным углем и бараньим салом; не проветренные гостиные
воняли слежавшейся пылью, спальни - грязными простынями,
влажными перинами и остро сладкими испарениями ночных горшков.
Из каминов несло верой, из дубилен - едкими щелочами, со
скотобоен - выпущенной кровью. Люди воняли потом и нестираным
платьем; изо рта у них пахло сгнившими зубами, из животов -
луковым соком, а из тела, когда они старели, начинали пахнуть
старым сыром, и кислым молоком, и болезненными опухолями.
Воняли реки, воняли площади, воняли церкви, воняло под мостами
и во дворцах. Воняли крестьяне и священники, подмастерья и жены
мастеров, воняло все дворянское сословие, вонял даже сам король
- он вонял, как хищный зверь, а королева - как старая коза,
зимой и летом. »
Зюскинд Патрик.
Парфюмер. История одного убийцы

 Отправлено: 25.01.10 04:58. Заголовок: Вступление, именуемо..

Вступление, именуемое: " Дело о пыльных половицах ".


И все же не один немецкий драматург не смог бы в полной мере описать то великолепие запахов, которое царствовало на улицах Парижа в ту пору. Уж, поверь мне, гражданин, не одна сила не в состоянии перенести на бумагу то, что так легко расскажет тебе чуткий нос и зоркое око.
Точно так же, как не один парфюмер никогда не сумеет заключить в маленький пузыречек истинный аромат розового куста. Результатом его трудов будет всего лишь жалкое подобие, того дивного запаха, что заставляет пчел и ос, сходить с ума в знойный, летний день.
Не одно перо не в силах описать, то невыразимое убожество грязных улиц, что представали перед глазами проснувшихся горожан каждое утро. Ту унылую серость их одежд, скрывавшую не менее унылее тела. Ту жгучую зависть, замешанную на изумлении и восторге, которую они испытывали, глядя на сияющую красоту одежд знатных господ.
Цвета Парижа тех, уже не далеких, но еще и не столь близких, к революции лет, имел цвета грязи, ушной серы и пыльных половиц. Цвета бедности, болезни и запустения. Не удивительно, что парижским жителям захотелось разбавить эту серость багряным цветом крови. Но это еще не скоро, а пока…
Пока зоркие глаза парижских жителей, в особенности бедноты, этой вечно страждущей прослойки любого большого муравейника, выискивали в бушующей толпе людей яркие одежды и ладные фигуры счастливчиков придирчивой Фортуны.
Голубые, серые, карие, реже, зеленые глаза народа, обращали свой взор на тех, кто, по их мнению, снимал все сливки, оставляя им, бедным и неприкаянным, лишь жалкие крохи от той манны небесной, которую, порой, скупой и не справедливый Господь, просыпал на грешную землю.
В этих глазах можно было прочесть все желания мира: жажду денег, жажду пищи, жажду власти, жажду счастья. И утолить эту жажду суждено было далеко не каждому страждущему.
Но, иногда, кому-то из счастливчиков удавалось дорваться до столь заповедного Эдема наслаждений и тогда уже ничто не могло заставить этого истинного сына или дщерь человеческую отказаться от сладкого нектара. Пускай, чаще всего, приправленного горечью порока.
Порок, вот то, что превращало в серую пыль все добродетели людские. Вот то, что превратило Париж в город цвета грязи, ушной серы и пыльных половиц….

 Отправлено: 25.01.10 05:34. Заголовок: Часть первая, именуе..

Часть первая, именуемая " О рождении бутона ".

Но даже на земле порока всходили свои колосья. Даже в саду Гоморры распускались цветы. Один из таких цветочков тоже обращал свои взоры на пышные платья и невесомые кружева, тех, кому до него не было никакого дела. Он трепетал на ветру огнем своих мягких лепестков и страстно мечтал быть пересаженным с городской дороги, на клумбу в саду маркиза или герцога.
Звался этот цветочек так, как и положено зваться цветочку его рождения и положения – Флер де Сите. И занимался этот цветочек вовсе не тем, что украшал воротничок или шляпку знатной дамы. Уж скорее знатный кавалер, если бы захотел, мог бы украсить себя им, лихо, заложив за пояс.

С ранних лет Флер де Сите была посвящена в тайну плоти и ненавидела эту тайну столь же страстно, сколь страстно рвалась к жизни. Ее мать, имени которой юная потаскушка и не знала никогда, передала ей по наследству дар, за который во времена язычников превозносили до небес – ремесло гетеры. К сожалению, к тому времени, когда появилась на свет Флер де Сите, это ремесло уже не прибывало в подобном, почти не реальном, почете и ничего кроме позора, юной деве не сулило.
Но выбора не было. Пришлось покориться судьбе и принять материнский дар без роптаний, хотя и с протестом в гордом сердце, которое малышка Флер наверняка унаследовала от благородного родителя.
Иначе быть просто не могло, так как было бы, просто не справедливо. Быть дочерью шлюхи уже и так, весьма не справедливо, а состоять при этом в родстве с пьяным солдатом или поддатым булочником.… Нет, такая участь совсем не для малышки Флер де Сите!
Как еще, как не родством с бароном, а может быть с маркизом или графом, можно было объяснить то страстное желание вырваться из окружающий ее грязи, что преследовало Флер де Сите? А это личико, вытянутое и немного заостренное, как у хитрой лисички? Или тонкие пальчики, которые кто-то, когда-то назвал «сахарными»? Наверняка не дочери улиц и канав, коей являлась ее матушка, эта маленькая, рыжеволосая красавица, была обязана всеми этими богатствами.
Не зря к ее прозвищу так ловко прилипла частичка « де», словно в насмешку подчеркивая достоинства (а может быть недостатки?) малютки Флер. Ох, не зря наградили ее, огненную и дерзкую, столь звучной кличкой, насколько утонченной, настолько и странной для обычной уличной шлюшки.

 Отправлено: 26.01.10 04:28. Заголовок: Часть вторая, она же..

Часть вторая, она же введение именуемое " Знакомство порока и добродетели "

Но, мы отвлеклись, гражданин, так как детство огненного цветочка, не в пример скучнее его юности. Расскажем же обо всем по порядку.

Пыльная парижская клоака, несомненно, являла собой весьма не приглядное зрелище, однако даже там были места, в которых еще оставалась частичка прекрасного. Места, где боги удовольствий могли шепотом перекинуться парой фраз с простыми смертными. Или хотя бы позволить им ощутить аромат своих тонких и дорогих одежд.


Жан-Жак, был родом из не большой деревеньки и, наверняка, прожил бы там всю жизнь, если бы его сестре, томной красавице с яркими губами и пышной грудью, не посчастливилось выскочить замуж за кучера, одного ловкого и умелого господина, державшего в Париже парфюмерную лавку.
Пышнотелая красотка, чья мечта стать горожанкой, исполнилась столь скоро и столь успешно, в порыве щедрого восторга упросила муженька взять ее единственного братца под крылышко. Так хмурый и неуклюжий Жан-Жак стал работником лавки месье Глабера.
Он выполнял свою работу тщательно и добросовестно. Сметал пыль, убирал мусор, чистил большие котлы, и прочие грубые приспособления для приготовления мыл и притираний. По утру, Жан – Жака, можно было встретить у задних дверей лавки. Там он обычно следил за выстиранным бельём, дабы лихой люд не записал оный на свой счет, а так же тоскливым взором наблюдал за далекими прохожими.
Единственным развлечением паренька, стали прогулки по Булонскому лесу, куда он сопровождал разряженную по праздничному сестру и ее муженька, любивших строить из себя богачей, с гордым видом разгуливая, по ставшим публичными, дорожкам.
Однажды, когда Жан-Жак по привычке восседал на скрипучих ступеньках лестницы, исполняя роль надзирателя при сохнувшем на ветру исподнем месье Глабера, он заметил у витрины лавки молоденькую девушку, еще почти девочку, возможно на год, а может быть на два, моложе его самого.
Незнакомка напоминала цветок, до того тонок и гибок был ее стан. Даже помятое платье из серой саржи не могло скрыть прелесть ее молодого и нежного тела.
Девушка с горящими глазами стояла перед витриной парфюмерной лавки, рассматривая ее убранство и улыбаясь радостной, почти детской улыбкой. Ее длинные волосы были распущены и блестящим водопадом рыжих локонов спадали до талии. То была не дщерь Евы. То был истинный соблазн во плоти.
Жан-Жак, уже было поддался порыву юности, побудившего его тут же вскочить на ноги и броситься к прелестнице, но тут, как темный Дьявол из табакерки, появился благородный господин.
Должно быть, он вышел из соседний лавки, торговавший не менее изысканным парфюмом, чем тот, что был представлен в ассортименте месье Глабера. Господин тот был стар, не красив собой, но как почти каждый старый и не красивый господин его возраста и положения, с виду казался сказочно богатым.
Его одежды отливали лазурью, а толстый каблук башмака блестел, как блестит начищенный золотой.
Этот господин тоже, как и маленький Жан-Жак заметил прелестное дитя, с воодушевлением рассматривающие безделушки. Однако, если юный работник был молод, робок и беден, то солидный господин, несомненно, не являлся не тем, не другим, не третьим.
Под взглядом желторотого юнца, оный пожилой франт подошёл к красавице и завел с нею беседу, так же непринужденно, как, наверное, беседовал со знатными дамами в салонах Парижа.
Девица не смутилась и одарила словоохотливого господина лучезарной и одновременно хитрой улыбкой, в который более опытный, чем юный Жан-Жак, человек, смог бы прочесть все то, что юная жрица Афродиты могла даровать за звонкую монету.
Юноша не слышал слов, срывающихся с губ старого ловеласа и рыжей феи, не понимал смысла этих улыбок и фривольных подмигиваний. Он вообще ничего не слышал. Он ровным счетом ничего не понимал. Он только видел блеск в волосах незнакомки, красоту ее юного стана, влажный блеск ее тонких, но таких чувственных губ…
На Жан-Жака нашло затмение. Его сразила наповал чувственная красота, всю силу которой он ощутил впервые в жизни. Голова юнца закружилась, и он почувствовал, как тело его поднимается навстречу утреннему солнцу…
Когда солнце зашло, а кавалера и девицы и след простыл, Жан-Жак вздохнул и вновь принялся за прерванную работу. Он и не заметил, как прямо из-под его носа, кто-то увел выстиранные господские панталоны…